Неточные совпадения
За утренним чаем небрежно просматривал две местные газеты, — одна из них каждый день истерически кричала о засилии инородцев, безумии левых партий и приглашала Россию «
вернуться к национальной правде», другая, ссылаясь на статьи первой, уговаривала «
беречь Думу — храм свободного, разумного слова» и доказывала, что «левые» в Думе говорят неразумно.
Наконец хромой таза
вернулся, и мы стали готовиться
к переправе. Это было не так просто и легко, как казалось с
берега. Течение в реке было весьма быстрое, перевозчик-таза каждый раз поднимался вверх по воде метров на 300 и затем уже пускался
к противоположному
берегу, упираясь изо всех сил шестом в дно реки, и все же течением его сносило
к самому устью.
Хей-ба-тоу хотел еще один раз сходить на реку Самаргу и
вернуться обратно. Чжан-Бао уговорил его сопровождать нас вдоль
берега моря. Решено было, что завтра удэгейцы доставят наши вещи
к устью Кусуна и с вечера перегрузят их в лодку Хей-ба-тоу.
В это время подошел Олентьев и сообщил, что хлеб куплен. Обойдя всю деревню, мы
вернулись к лодке. Тем временем Дерсу изжарил на огне козлятину и согрел чай. На
берег за нами прибежали деревенские ребятишки. Они стояли в стороне и поглядывали на нас с любопытством.
Утром мне доложили, что Дерсу куда-то исчез. Вещи его и ружье остались на месте. Это означало, что он
вернется. В ожидании его я пошел побродить по поляне и незаметно подошел
к реке. На
берегу ее около большого камня я застал гольда. Он неподвижно сидел на земле и смотрел в воду. Я окликнул его. Он повернул ко мне свое лицо. Видно было, что он провел бессонную ночь.
Быстро обошел я все улицы, заглянул всюду, даже в окна фрау Луизе,
вернулся к Рейну и побежал по
берегу…
Он наконец подплыл
к берегу, но прежде чем одеться, схватил на руки Арто и,
вернувшись с ним в море, бросил его далеко в воду. Собака тотчас же поплыла назад, выставив наружу только одну морду со всплывшими наверх ушами, громко и обиженно фыркая. Выскочив на сушу, она затряслась всем телом, и тучи брызг полетели на старика и на Сергея.
«
Береги на счастье», — сказал он мне, даря ее еще в 1878 году, когда я приехал
к нему,
вернувшись с турецкой войны. И это счастье я чувствовал.
Он упрямился и крепился до последней минуты, наконец покинул
берег: ему уже невмочь было стоять на ногах, — но и тут-таки, раз или два, пересилил себя и
вернулся к лодкам; его точно притягивало
к реке и лодкам какою-то непонятною силой.
Когда Егорушка
вернулся к реке, на
берегу дымил небольшой костер. Это подводчики варили себе обед. В дыму стоял Степка и большой зазубренной ложкой мешал в котле. Несколько в стороне, c красными от дыма глазами, сидели Кирюха и Вася и чистили рыбу. Перед ними лежал покрытый илом и водорослями бредень, на котором блестела рыба и ползали раки.
— Но это очень грустно, — все, что вы говорите, — сказал Дюрок. — Однако я без вас не
вернусь, Молли, потому, что за этим я и приехал. Медленно, очень медленно, но верно Ганувер умирает. Он окружил свой конец пьяным туманом, ночной жизнью. Заметьте, что не уверенными, уже дрожащими шагами дошел он
к сегодняшнему дню, как и назначил, — дню торжества. И он все сделал для вас, как было то в ваших мечтах, на
берегу. Все это я знаю и очень всем расстроен, потому что люблю этого человека.
Когда их работа кончена и мокрая сеть вновь лежит на носовой площадке баркаса, я вижу, что все дно застлано живой, еще шевелящейся рыбой. Но нам нужно торопиться. Мы делаем еще круг, еще и еще, хотя благоразумие давно уже велит нам
вернуться в город. Наконец мы подходим
к берегу в самом глухом месте. Яни приносит корзину, и с вкусным чмоканьем летят в нее охапки большой мясистой рыбы, от которой так свежо и возбуждающе пахнет.
На
берегу, бросив лодку, Аян выпрямился. Дремлющий, одинокий корабль стройно чернел в лазури. Прошла минута — и небо дрогнуло от удара. Большая, взмыленная волна пришла
к берегу, лизнула ноги Аяна и медленно, как кровь с побледневших щек,
вернулась в родную глубь.
Хвалынцев, по приезде из Славнобубенска, все лето, почти до вчерашнего дня прожил у одного своего приятеля в тиши и глуши чухонской деревушки, на финляндском
берегу, прожил без газет, без писем, без новостей, и теперь
вернулся в Петербург
к началу курса, не имея обо всех университетских переменах ни малейшего понятия.
К вечеру шлюпки
вернулись с
берега с гулявшими матросиками. Многие были сильно выпивши и почти все навеселе, но ни одного не пришлось поднимать на горденеке.
Ночь быстро надвигалась на землю, туман сгущался все больше и больше, но я не боялся заблудиться.
Берег реки, зверовая тропа и собака скоро привели меня
к биваку. Как раз
к этому времени
вернулись с охоты удэхейцы.
Я взял его под руку и привел
к дому Бутунгари. Когда Гусев успокоился, я снова вышел на
берег реки и долго сидел на опрокинутой вверх дном лодке. Сырость, проникшая под складки одежды, давала себя чувствовать. Я
вернулся домой и лег на кан, но сон бежал от моих глаз. Меня беспокоило душевное состояние Гусева. Я решил как следует одеть его в Императорской гавани и на пароходе отправить во Владивосток.
Тотчас же мы с Крыловым
вернулись к мертвой собаке. Закрыв самострелами доступ
к ней со стороны протоки, мы взобрались на противоположный крутой
берег и стали караулить тигра.
В заключение коронационных пиров и торжеств, дан был против Кремля, на
берегу Москвы-реки, блистательный, по тогдашнему времени, фейерверк, в котором первое место занимала аллегория, изображавшая Россию с ее победами и ее славой. Для народа это было совершенно невиданное зрелище, как и устроенный на улицах Москвы в дни коронации уличный маскарад с грандиозным шествием,
к подробному описанию которого мы еще
вернемся.
К зимнему сезону решено было
вернуться на
берега Невы и тогда начать выезды с целью пленить графа или князя, как мысленно дополняла Ольга Ивановна.
Казаки
вернулись на
берег, спрятали челны в ближайшем лесу и отправились по
берегу, так как, по словам Миняя, невдалеке был город Епанчи-Чингиди (нынешняя Тюмень). Оказалось, что разбитые казаками силы и были полчища Епанчи. По дороге
к Чингиди казакам встречались толпы татар, на которых им приходилось разряжать пищали.
После этого Мигурский сочинил письмо, которое должно было быть найдено за обшлагом его шинели на
берегу Урала, и в условленный день, вечером, он пошел
к Уралу, дождался темноты, положил на
берегу одежду, шинель с письмом и тайно
вернулся домой.